Текст статьи даётся согласно книге издания 1991 года.
Примечания издателя (*Pub*) даны согласно этому же изданию, выделены ярко-синим цветом.
Примечания В. Ф. Эрна (*Эрн*) выделены ярко-красным цветом.
Греческие символы выделены тёмно-красным цветом.
Символы, набранные латинским шрифтом, выделены тёмно-синим цветом.
Светло - зелёным шрифтом указаны страницы цитируемого издания.

START//p220/

Владимир Францевич Эрн. Сборник «Борьба за Логос».

ФИЛОЛОГИЗИРУЮЩИЙ АСТРОНОМ

I

     Этой весной появилась ^{*Эрн1* *Pub0*} странная, почти загадочная книга Н. Морозова «Откровение в грозе и буре» ^*Pub1*. Книга сразу обратила на себя всеобщее внимание. В каких-нибудь пять месяцев первое издание разошлось, и уже появилось второе, исправленное и дополненное. С первого взгляда она чем-то уже поражала. Редакция «Былого» издает книгу об Апокалипсисе! ^*Pub2* Это странно и непонятно. Еще страннее то, что русская публика в пять месяцев раскупает 6000 экз. книги об «Откровении».
     До сих пор об Апокалипсисе у нас говорили «мистики». И то, что они говорили, или было никому непонятно, или же было понятно весьма небольшому кругу лиц. Что-то тянуло их к этому таинственнейшему из произведений Библии, они переживали в нем что-то особенное и несказанное. Но у них не было силы и не было слов то, что открывалось им, передать другим. Они таили про себя свое понимание. Только один раз, почти с пророческой силой было произнесено достойное слово об Апокалипсисе — это «Повесть об Антихристе» Влад. Соловьева ^*Pub3*. Он услышал, один из первых в России, приближение полноты времен, услышал и прокричал, и его крик замер и потонул в тишине, как крик петуха, кричащего в первую стражу ночи ^*Pub4*: рассвет приближается, но медленно, медленно. Предчувствием приближения озарены как бы светом, исходящим из того мира, и стихотворения Влад. Соловьева. Музыка конца нежнейшими переливами, но с властной настойчивостью звучит и во всей нашей новейшей поэзии и с особенной страстностью прорывается в великих поэтических начинаниях А. Белого.
     Но большинство, как и всегда, равнодушно относится к этим новым порывам. Наша интеллигенция или /p220//p221/ ничего не знает об Апокалипсисе, или благочестиво считает его, по совету Рахметова (роман Чернышевского «Что делать?»), произведением сумасшедшего. Нужно отдать справедливость: несмотря на все свои достоинства, средний русский интеллигент в вопросах религии отличается величайшим невежеством. Если на Западе при отрицаниях религии считают необходимым базироваться на весьма солидном (по крайней мере с внешней стороны) научном фундаменте и свое отрицание подтверждать целым рядом тщательных и кропотливых исследований — то у нас подобную щепетильность считают совершенно излишней. Коли религия — так за ней отрицают начисто всякий смысл и просто не желают в этой бессмыслице отдавать себе научный или философский отчет. У нас отрицание религии не рассудочное, а по преимуществу волевое, а потому, в смысле всяких аргументов и разумных оснований, крайне слабое и часто детски наивное. Что отцы наши вычитали у Фейербаха и Бюхнера, то до сих пор еще в нашем поколении выдается за неопровержимые научные доводы против религии. Вот почему сильных теоретических отрицаний религии у нас совершенно нет. Книга Н. Морозова является первой попыткой конкретным исследованием подорвать одну из святынь нашей русской религии. Говорю «нашей русской» — потому что кто оглянется на нашу историю, тот увидит, что Апокалипсис в ней играл какую-то исключительную роль. Может быть, из всех книг Библии «Откровение святого Иоанна» сильнее всего врезалось в душу народную и сильнее всего будоражило и занимало народную религиозную мысль. Антихрист — это одна из самых центральных идей русского религиозного миросозерцания. Когда в эпоху свирепых гонений, воздвигнутых на раскольников, в северных лесах запылали массовые самосожжения — имя Антихриста не случайно переходило из уст в уста. Только из боязни поклониться ему люди могли сжигать себя живьем. Секты наши почти все при образовании своем руководятся той или иной мыслью об Антихристе. Наконец, нигде в художественной литературе образ Антихриста не занимает такого громадного места, как в России. Книга Н. Морозова, нападая на Апокалипсис, задевает, таким образом, самое чувствительное место нашей религиозности.
     Что ж! Брошенный вызов мы принимаем. Морозов, с телескопом в руках, астрономически опровергает христианские иллюзии об Апокалипсисе. Мы, без телескопа, /p221//p222/ с помощью одной только критической мысли попытаемся показать, насколько неустойчива, слаба и беззащитна позиция, занятая Н. Морозовым. Газеты с ликованием встретили книгу Н. Морозова. «Парус» с развязностью заявил, что до сих пор «мы» (кто это «мы»?) считали Апокалипсис произведением 1-го века, теперь же «неопровержимо» доказано, что он написан в конце четвертого. Другая газета с удовлетворением отметила, что вокруг «Откровения в грозе и буре» «образовалась уже целая, правда, газетная литература». Тем важнее, значит, критическим анализом разогнать туман этих доморощенных и невежественных признаний и свести книгу Н. Морозова на подобающее ей место.

II

     Основная мысль книги Н. Морозова заключается в том, что «весь Апокалипсис представляет сплошную смесь астрологических соображений с чрезвычайно поэтическими описаниями движений и форм различных туч, которые видел автор в грозе, разразившейся 30 сентября 392 г. над островом Патмосом в греческом архипелаге».
     Эта мысль так противоречит обычному представлению об Апокалипсисе, что кажется сразу какой-то нелепостью, мистификацией или умышленным парадоксом. Нужно привести предварительные соображения Н. Морозова, чтобы стало понятно, что он не фантазирует, а рассуждает.
     Сам он очень живо передает историю своего «откровения». Поэтому буду придерживаться его собственных слов.
     Еще до Шлиссельбургской крепости Н. Морозов несколько раз поражался странной формой, которую принимают облака во время грозы.

     «Однажды, когда я вышел в средине грозы, в промежутке между двумя ливнями, на открытое место, чтобы посмотреть на движения и формы туч этого периода, я увидел на лазури отчасти прояснившегося неба, очень высоко вверху, но несколько к юго-востоку, длинный ряд снежно-белых облаков, свернутых спиралями в виде охотничьих рогов. Они быстро неслись друг за другом, обозначая этим путь крутившегося вверху урагана, и вся их спираль представляла, очевидно, центры вращения /p222//p223/ соответственных частей атмосферы, где вследствие внезапного разряжения воздуха выделялись легкие водяные пары. Но внизу невольно казалось, что по небу летит вереница невидимых ангелов, трубящих среди грозы...»
     Другой раз, «после августовской грозы, окончившейся к закату солнца, когда весь западный край горизонта был уже покрыт кровавой полосой вечерней зари, одна из последних туч приняла чрезвычайно оригинальный вид. На огненном фоне горизонта сидела какая-то гордая женская фигура в пышном багряном одеянии и держала в вытянутой руке чашу, чрезвычайно похожую на те, которые употребляются в церквах для причастия... Эта чашка казалась вылитой из золота, а сама женщина как будто была украшена со всех сторон золотистыми кружевами...»

     У Н. Морозова поднимался вопрос: «Какие формы туч типичны для тех или других гроз?» Он «нигде не находил подобных описаний до тех пор, пока не попал в Алексеевский равелин Петропавловской крепости».

     «Там мне семь месяцев не давали читать ровно никаких книг, а потом вдруг (сочтя меня уже достаточно подготовленным религиозно) выдали для наставления в православной вере старинную библию на французском языке, оставшуюся, по-видимому, от декабристов. Она была помечена 1817 годом, и мне ее положили за недостатком экземпляров русского издания, розданных другим товарищам. Как человек свободномыслящий, я сейчас же принялся изучать эту книгу как образчик древнего мировоззрения, и прежде всего начал с Апокалипсиса...
     Подобно ботанику, который узнает свои любимые растения по нескольким словам их описания, тогда как для остальных людей эти слова — пустые звуки, вызывающие лишь неясные образы, я с первой же главы вдруг начал узнавать в апокалипсических зверях наполовину аллегорическое, а наполовину буквально точное и притом чрезвычайно художественное изображение давно известных мне грозовых картин, а кроме них, еще замечательное описание созвездий древнего неба и планет в этих созвездиях. Через несколько страниц для меня уже не оставалось никакого сомнения, что истинным источником этого древнего пророчества была гроза и зловещее астрологическое расположение планет по созвездиям, эти старинные знаки Божьего гнева, принятые автором под влиянием религиозного энтузиазма за знамение, специально /p223//p224/ посланные Богом в ответ на его горячие мольбы о том, чтобы указать ему хоть каким-нибудь намеком, когда же, наконец, Иисус придет на землю...
     Автор этой книги внезапно встал перед моими глазами как человек с глубоко любящим сердцем и с чрезвычайно отзывчивой и поэтической душой, но исстрадавшийся и измученный окружавшим его лицемерием, ханжеством и раболепством современной ему христианской церкви перед «царями земными».
     С первой же главы этот неизвестный Иоанн представился мне погруженным в грустные размышления и одиноко сидящим на берегу острова Патмоса. Он ожидал вычисленного им на этот день (по употреблявшемуся тогда Саросскому циклу ^*Pub5*) солнечного затмения и старался определить с помощью астрологических соображений время ожидаемого второго пришествия Христа — не замечая надвигающейся сзади него грозы. Но вот внезапный свет солнца, прорвавшийся в щелевидный промежуток между двумя несущимися одна над другой тучами, вдруг вывел его из забвения, и, быстро повернувшись, он увидел то же самое разгневанное солнце, смотрящее на него из-за туч, которое раз видел и я...
     Он в ужасе пал на колени, и все, что было потом, стало представляться ему сплошным рядом знамений, посланных для того, чтобы он записал и истолковал их так, как подсказывало ему «божественное вдохновение», т. е. тот порыв энтузиазма, с которым знакома всякая истинно поэтическая душа и который он считал за отголосок мыслей Бога в своей собственной душе...
     По указанным в Апокалипсисе положениям планет в определенных созвездиях зодиака я мог вычислить астрономическим путем, а следовательно и с безусловной точностью, что описанная здесь гроза пронеслась над Патмосом в воскресенье 30-го сентября 395 юлианского года. Вся книга как стенографически точное воспроизведение картины неба, имевшей место только один раз за весь исторический период времени, была несомненно составлена по непосредственным заметкам этого же дня и ночи и окончательно написана в следующие за тем дни, т. е. в начале октября того же года...
     По этой дате и по самому содержанию книги оказалось нетрудным определить и личность ее автора. Это несомненно был Иоанн Хризостом Антиохийский, родившийся около 254 года, сосланный затем императором /p224//p225/ Аркадием по решению собора епископов в 403 г. и умерший в изгнании в 407 году».
     Что касается даты, то она была проверена Пулковскими астрономами; что же касается авторства Иоанна Златоуста, то оно подтверждается десятью соображениями:
     1. Автора звали Иоанном.
     2. Он жил в Малой Азии или около нее.
     3. Он жил в конце четвертого века.
     4. В 395 г. он был не очень молод.
     5. Он обладал недюжинным литературным талантом.
     6. Его обычный язык был греческий.
     7. Он родился в богатой семье.
     8. Он получил блестящее по своему времени образование.
     9. Он был христианским теологом.
     10. Он был революционером и республиканцем, так как мечет громы и молнии на земных царей.»

     Таким образом, в книге Н. Морозова делаются два определенных утверждения.
     Во-первых, Апокалипсис — это запись грозы, разразившейся над островом Патмосом 30-го сентября 395 года.
     Во-вторых, автором этой записи должен быть признан Иоанн Златоуст.
     Развитию и обоснованию этих двух утверждении посвящена вся книга, имеющая более 300 страниц.
     Amicus Plato, magis amica veritas! ^*Pub6* Критике приходится быть безжалостной. Как хирургия, она не должна считаться с болью, которую она причиняет.

III

     Прежде чем перейти к решающим историческим данным, установим два положения.
     Сам Н. Морозов различает в своей книге главное от второстепенного.
     В предисловии он говорит:

     «Во всяком научном исследовании необходимо отличать основное от второстепенного. В настоящей книге основным является астрономическое вычисление времени возникновения Апокалипсиса. Новый метод определения времени, приложенный к старой книге, привел, как это часто бывало, к неожиданному открытию. И год, /p225//p226/ и день, и самый час наблюдения Иоанна оказались определенными с астрономической точностью. Как последствие этого явился и другой вывод, что Апокалипсис написан знаменитым борцом против византийского религиозного и политического абсолютизма, ниспровергателем императорских статуй Иоанном Антиохийским, называемым Хризостомом, или Златоустом. Но если читатель и не согласится с этим последним выводом и пожелает приискать другого автора — все равно. Искать ему придется в том же самом 395 г., который дает нам астрономическое вычисление».

     Главное, таким образом, дата: 395 год. Второстепенное — авторство Иоанна Златоуста, причем авторство Иоанна Златоуста ставится в логическую зависимость от даты. Ибо оно является выводом из этой даты.
     В книге Н. Морозова вызывает недоумение масса мелочей и деталей. Спорными кажутся решительно все соображения. Но я на второстепенном не буду останавливаться, а всю критику сосредоточу на том, что самим Н. Морозовым считается главным. Если Апокалипсис написан не в 395 г., все второстепенные соображения и выводы отпадают сами собой.
     Посмотрим же, какие основания у Морозова останавливаться на этом годе.
     Н. Морозов несколько раз напирает на то, что дата — 395-й год получается астрономическим путем. Астрономия наука весьма точная. В известном смысле ее выводы так же абсолютно безошибочны, как выводы математики. И уж если астрономия авторитетно заявляет о 395 годе — тогда действительно спорить нечего. Тогда остается только смириться и преклониться. Но так ли это?
     Н. Морозов говорит:

     Дату, т. е. 395-ый год, «дало нам астрономическое вычисление. Пока оно не поколеблено, а это трудно сделать после проверочных вычислений М.М.Каменского и И.М.Лямана в Пулкове, — фундамент настоящего исследования остается прочным, а вместе с тем останутся прочными и все существенные надстройки».

     Что же это за вычисление?

     «Вычисления эти, — говорит Н. Морозов, — я первоначально произвел, исходя из так называемых гелиоцентрических положений каждой исследуемой планеты, т. е. из мест, где она видна, если бы смотреть на нее из центра солнца. Затем я переходил путем тригонометрических выкладок к ее геоцентрическим положениям, т. е. к тому, /p226//p227/ где эта планета была видна в данное время с нашей земли. Через несколько недель вычислений этим утомительным путем я нашел, что за все первые восемь веков нашей эры звездное небо не представляло с о-ва Патмоса такой картины, какая описана Иоанном, за исключением одного-единственного случая: вечера 30 сентября 395 года по Юлианскому стилю» (стр. 134).

     Уже эта выписка даты дает возможность нащупать слабое место книги Н. Морозова.
     Н. Морозов незаметно для себя и для читателя сливает в одно два принципиально различающихся утверждения:
     Что, во-первых, астрономическим путем можно установить, что известное расположение планет с острова Патмоса было видно за первые восемь веков только 30 сентября 395 года и что, во-вторых, Апокалипсис действительно представляет запись этого расположения планет.
     Если первое утверждение, как покоящееся на астрономически точных вычислениях, должно быть признано бесспорным, то второе утверждение, по самой логической природе своей, никакому астрономическому обоснованию подлежать не может. Представляет ли Апокалипсис действительную запись грозы и известного расположения планет или же не представляет — это вопрос экзегетики и текстуального анализа, вопрос филологии, а не астрономии. Прав Н. Морозов или не прав в своем толковании Апокалипсиса (это мы увидим ниже), во всяком случае бесспорно ясно одно:
     Его толкование обладает только филологической достоверностью, а никак не астрономической. Астрономия устанавливает как бесспорный факт только то, что известное расположение планет было видно с острова Патмоса 30 сентября 395-го года. Для того чтобы этот голый и никакого отношения к Апокалипсису не имеющий факт положить в основу филологического истолкования Апокалипсиса, для этого нужно сделать добавочные (уже не астрономические) утверждения, что то или иное место Апокалипсиса нужно понимать так-то, а не так-то. Эти утверждения, будучи по необходимости филологическими, во-первых, не могут обладать даже точностью и абсолютной достоверностью утверждений астрономии, а во-вторых, для того чтобы быть принятыми, должны быть подкреплены филологически достаточными основаниями.
     Этим уничтожается характер абсолютной точности, который Н. Морозов хотел бы придать своему исследованию. /p227//p228/ Он говорит: «Время возникновения книги Иоанна записано, так сказать, неизгладимыми буквами на самом небе, которого еще никто не имел возможности подделать для подтверждения своих взглядов» (146 стр.). Но из вышеприведенного следует, что «на самом небе» «неизгладимыми буквами» записана только картина неба над Патмосом 395-го года, а не «возникновение книги Иоанна». О том же, что эта картина имеет какое-то отношение к книге Иоанна, — написано не на небе, а только в книге Н. Морозова, и не «неизгладимыми буквами», а самыми обыкновенными типографскими чернилами. Морозов же абсолютную, астрономическую точность своего первого утверждения совершенно незаконно, некритично и необоснованно переносит на второе. Получается аберрация, которую не замечает даже он сам, потому что если бы он заметил, он не мог бы ссылаться несколько раз на проверочные вычисления пулковских астрономов, ибо и эти вычисления подтверждают только его первое (согласимся) бесспорное положение.
     Таким образом, астрономическая доказательность основного утверждения в книге Н. Морозова уничтожается. Остается только филологическая.
     Теперь посмотрим, насколько правильно филологически толкует Н. Морозов наиболее нужные ему места Апокалипсиса.

IV

     Если бы соображения Н. Морозова (как он хочет представить) носили действительно астрономический характер, мы не считали бы себя вправе в них вмешиваться и ставить их под сомнения. Но так как в них незаметно для самого Н. Морозова внесена значительная доля «филологизма», то мы позволим себе проанализировать метод «вычислений» Н. Морозова, выделить из него все элементы неастрономического «филологизма» и определить ценность и качество этого последнего.
     На чем основаны «вычисления», в результате которых получается 395-й год?
     Н. Морозов приводит цифровую таблицу (III-ю), которая показывает, «что в продолжение первых четырех веков нашей эры одновременное пребывание Сатурна в Скорпионе и Юпитера в Стрельце в осеннее время было только в 4-м веке в 395 году».

     «Присмотритесь к этой таблице, — говорит Н. Морозов, — и вы заметите в ней очень любопытную вещь: во /p228//p229/ все три с четвертью столетия после Рождества Христова не было <ни> одного случая, когда Юпитер оказался бы в Стрельце одновременно с пребыванием Сатурна в Скорпионе, как это требуется в главе 6 (стих 8 и 2) Апокалипсиса. Каждый год, когда Сатурн оказывался в Скорпионе, Юпитера не было в Стрельце и наоборот!
     Только в 336 г. мы в первый раз встречаем слабый намек на такое совпадение, но и эта дата не пригодна, так как при более детальном определении оказалось, что в 336 году Юпитер уже вышел из плаща Стрельца и находится в промежутке между ним и Козерогом. Положение Марса тоже оказалось неудовлетворительным для этого года, и только 395-й год за все четыре века оказался вполне точно приспособленным для Апокалипсиса.
     Значит, буря с землетрясением, о которой здесь говорится, пронеслась около 30 сентября 395 юлианского года и не могла быть даже на несколько дней ранее или позднее этой даты».

     Необходимо обратить внимание на подчеркнутые места. Вся книга Н. Морозова, со всеми ее выводами и доказательствами, целиком базируется на этих местах. Центральный пункт утверждений Н. Морозова — 395-ый год — устанавливается одновременным пребыванием Сатурна в Скорпионе и Юпитера в Стрельце. Других оснований нет. Одновременное же пребывание Сатурна в Скорпионе и Юпитера в Стрельце требуется стихом 8-м и стихом, 2-м шестой главы Апокалипсиса. Других оснований нет.
     Таким образом, два утверждения Н. Морозова, на которые мы в предыдущей главе расчленили основную мысль «Откровения в грозе и буре», принимают более отчетливую форму.
     Основной силлогизм книги Н. Морозова может быть выражен в таком безусловно ясном виде:
     1. Одновременное пребывание Сатурна в Скорпионе и Юпитера в Стрельце за первые четыре века было только 30-го сентября 395-го года (Maior).
     2. В Апокалипсисе, в шестой главе, в стихе 8-м и 2-м говорится именно об этом одновременном пребывании (Maior).
     З. Ergo, Апокалипсис написан в 395-м году (Conclusio ^*Pub7*).
     Утверждение большой посылки носит действительно астрономический характер. Признаем его бесспорным (хотя в скобках скажу, что и здесь кажется сомнительным /p229//p230/ один пункт: почему в таблице III-ей говорится, что «одновременное пребывание Сатурна в Скорпионе и Юпитера в Стрельце в осеннее время было только в 4-м веке?» Значит, не в осеннее время это «одновременное пребывание» было не только в 395-м году? Но тогда почему же останавливаться на осеннем времени?).
     Что же касается утверждения малой посылки, то в неастрономическом характере его сомневаться уже нельзя. Можно только спросить, на чем оно основано? Это вопрос наиболее критический. Большая посылка принята. Если будет принята и малая, то заключения не принять мы даже не можем. Вся доказательность всех утверждений Н. Морозова заключается в ответе на этот вопрос. Итак: говорится ли в Апокалипсисе об «одновременном пребывании Сатурна в Скорпионе и Юпитера в Стрельце»? Раскроем 6-ую главу Апокалипсиса и прочтем стих 8-ой и стих 2-ой, которые указываются Н. Морозовым.
     Вот слова откровения:

     «И я взглянул, и вот конь бледный, и на нем всадник, которому имя смерть; и ад следовал за ним, и дана ему власть над четвертой частью земли умерщвлять мечом и голодом, и мором, и зверями земными» (VI гл., ст. 8).

     Καὶ εἰ̃δον καὶ ἰδοὺ ἵππος χλωρός καὶ ὁ καθήμενος ἐπάνω αὐτου̃ ὄνομα αὐτω̨̃ ὁ θάνατος καὶ ὁ ἅ̨δης ἠκολούθει μετ' αὐτου̃ καὶ ἐδόθη αὐτοι̃ς ἐξουσία ἐπὶ τς τέταρτον τη̃ς γη̃ς ἀποκτει̃ναι ἐν ῥομφαία̨ καὶ ἐν λιμω̨̃ καὶ ἐν θανάτω̨ καὶ ὑπς τω̃ν θηρίων τη̃ς γη̃ς.

     «И я взглянул, и вот конь белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец, и вышел он, как победоносный, и чтобы победить» (VI гл., ст. 2).

     Καὶ εἰ̃δον καὶ ἰδοὺ ἵππος λευκός καὶ ὁ καθήμενος ἐπ' αὐτςν ἔχων τόξον καὶ ἐδόθη αὐτω̨̃ στέφανος καὶ ἐξη̃λθεν νικω̃ν καὶ ἵνα νικήση̨.

     Согласитесь, что нужно иметь какое-то особое зрение, чтобы в этих словах, не имеющих в себе даже слабого намека, вычитать «одновременное пребывание Сатурна в Скорпионе и Юпитера в Стрельце». Это чудовищно непонятно. Ведь такую же манипуляцию можно проделать с кем угодно и с чем угодно.
     Известно, напр., что Пушкин свою «Полтаву» написал в 1828 году. Но ведь подобно Н. Морозову можно эту дату подвергнуть сомнению и заявить: «Полтава» написана в 40-м г. и не Пушкиным, а Лермонтовым, ибо в «Полтаве» есть стихи:

/p230//p231/

     Эти стихи обозначают пребывание Марса в Козероге, а так как такое пребывание, по данным астрономии, могло наблюдаться в России только в сентябре 1840 года, то, значит, с полной несомненностью и, главное, с астрономической точностью годом написания «Полтавы» нужно считать не 1828, а 1840-ой!..
     Н. Морозову кажется, что, с одной стороны, конь бледный и обозначает Сатурна, а всадник, имя которому смерть, — Скорпиона, а с другой, конь белый обозначает Юпитера, а всадник, имеющий лук, — это созвездие Стрельца; но спрашивается, мало ли что людям может казаться? Где основания? Где хотя бы слабая тень какого-нибудь доказательства? Н. Морозов в своем (чересчур!) вольном переводе Апокалипсиса так и переводит коня бледного Сатурном и коня белого Юпитером — но ведь бывают переводы еще смелее. У нас в классе один вызванный ученик Romae — перевел «в Крыме», потому что ему подсказывали «в Риме», а ему послышалось «в Крыме». Но за такой перевод он получил единицу. Н. Морозов же заведомо ложный и ни на чем не основанный перевод кладет в основу всего своего исследования! Можно теперь оценить по достоинству объективную доказательность рассуждений Н. Морозова. Все построения его зиждутся на этой странной ошибке. Если «конь бледный» не обозначает Сатурна, а «конь белый» — Юпитера (а это так и есть), то уж нужно распроститься и с 395-м годом, и с авторством Иоанна Златоуста, и с теми 10-ью основаниями, которые авторство это подтверждают.

V

     Может быть скажут: «Хорошо, пусть нет никаких положительных оснований понимать под конем бледным Сатурна, а под конем белым Юпитера, но ведь нет и оснований против такого понимания. В таком случае книга Н. Морозова, будучи совершенно необоснованной объективно, остается тем же не менее гениальной догадкой, может быть, справедливой и верной». Нет! Основания против есть.
     Если бледный конь — Сатурн, а белый — Юпитер, тогда за Апокалипсисом придется совершенно отрицать характер видения. Перед Иоанном неслись не кони, о которых говорит он с такой живописной ясностью, а мерцали /p231//p232/ тихим цветом, никуда не двигаясь, планеты. И раз так, то не глазами своими в них видел он то, что писал в своей книге, а рассудочным вычислением соображал, что значит то расположение планет, которое он видел. Так Н. Морозов в своем «переводе» и представляет дело:

     «Я сообразил (положение звезд), и вот в том самом и находится (по астрологическому расчету) ярко-белый конь (Юпитер)...»

     В подлиннике же сказано:

     «И я взглянул, и вот, конь белый»...

     Это уже не ложное толкование текста — это произвольное искажение контекста. Очевидно, контекст говорит даже против возможности морозовского толкования, если его приходится переделывать... ^*Эрн2*
     В контексте никаким астрономическим расчетам места нет. Контекст весь, с первой строчки до последней, говорит, что автор Апокалипсиса во время видения, ему посланного, находился в экстатическом состоянии. Он слышит голоса, которые ему говорят определенные слова (это сохраняется даже в «переложении» Н. Морозва). Он видит несущиеся перед ним огненно-яркие образы. Во всем Апокалипсисе нет и намека на какое-нибудь рассуждение. Что ж у Морозова получается? Иоанн сидит на берегу и ожидает затмения. Вдруг слышит голос (откуда?), который ему говорит, пиши то-то и то-то малоазиатским церквам. Он слушает этот голос, запоминает его слова (пусть будет все это галлюцинацией, но ведь для галлюцинирующего Иоанна это был голос Самого Бога!) и потом, ничего не видя, пускается в астрологические умствования по поводу Сатурна в Стрельце; потом снова слышит голос (опять не чей-нибудь, а голос Бога) и опять, ничего не видя, пускается в умствование по поводу Юпитера в Скорпионе и т.д., и т.д. Это ж психологическая белиберда! В подобной реконструкции психологического состояния автора Апокалипсиса нет ни ладу, ни складу. Пусть Н. Морозов поверит, что верующий /p232//p233/ человек, чувствуя близость Бога, ни на какие умствования не способен. Умствуют, когда не видят, а когда видят, созерцают и горят. Умствование есть состояние духовного голода, когда жуешь за неимением пищи свой собственный язык; а когда в религиозном отношении что-нибудь видишь, тогда непосредственно этим питаешься. В состоянии экстаза, когда слышишь голоса, — умствовать незачем.
     Конечно, Н. Морозов может сказать, что, находясь в экстатическом состоянии, автор Апокалипсиса смотрел на планету Юпитера и видел ярко-белого коня и всадника, в руках которого был лук. Но спрашивается, к чему же тогда планета Юпитер? Если, смотря на нее, Иоанн мог видеть коня, то ведь он отлично мог видеть этого самого коня и не смотря на планету Юпитера. Ведь слышал же он голоса, хотя ему никто (по Морозову) ничего не говорил? Почему ж ему не видеть видений, которые не возбуждались никакими объективными (т. е. вне организма Иоанна лежащими) причинами?
     Я не могу удержаться, чтоб не сделать здесь следующего утверждения. Для христиан очень важно знать и быть уверенными, что Апокалипсис написан Апостолом Иоанном и, значит, в 1-м веке. Это придает Апокалипсису характер совсем особой авторитетности. Но имеют ли видения, которые описываются в Апокалипсисе, какую-нибудь астрономическую или темпестологическую подкладку — это совершенно не важно. Представим себе, что во время видения действительно разразилась гроза и пронеслась буря над Патмосом. Апостол Иоанн все же в экстатическое состояние пришел не от грозы, а от того, что ему открывалось во время этой грозы. Пусть даже облака принимали форму Великой Блудницы, Зверя, пусть даже гром гремел и трубил, Апостол видел не внешние формы, а воспринимал внутреннюю сущность. Все, что он написал в «Откровении», он видел и слышал, и ангелов трубящих, и зверей, снимающих печати, и Иерусалим, сходящий с неба, — все до мельчайшей подробности, и все же в то время как все это ему открывалось — мы не отрицаем, — природа вокруг его могла прийти совсем в особое состояние. Для верующих природа жива и имеет душу. Если поэт в минуту вдохновения говорит:

«Не то, что мните вы, природа, —
Не слепок, не бездушный лик:
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык» ^*Pub9*, —

/p233//p234/ то верующие, в минуту религиозного подъема, природу так видят и знают, что это так. Можно ли после этого отрицать, что живая природа, движимая волей Господней, могла сказать ап. Иоанну своим языком то, что должна была сказать? И если бы кто-нибудь путем астрономических данных показал, что в 1-м столетии (время, когда написан Апокалипсис), в то время как ап. Иоанн видел свои видения, над островом Патмосом действительно пронеслась гроза и буря и было землетрясение, — это нисколько бы не изменило нашего отношения к Апокалипсису. Видел ли ап. Иоанн все, что написано в Апокалипсисе «в духе», т. е. так, что кругом него было все спокойно, или же и сам он был в «духе», и природа кругом затрепетала и заговорила так, как она ни с кем ни до, ни после него не говорила, — все равно — все, что он видел и записал, — есть Откровение. Я хочу этим сказать, что если б Н. Морозов не остановился на 395 годе, а все свои рассуждения приурочил к действительному времени возникновения Апокалипсиса (к 1-му столетию), и тогда его астрономические выкладки для верующих в смысле отрицания не имели бы никакого значения. Таким образом, в смысле отрицаний «христианских иллюзий» важен исключительно 395-ый год. Но мы видели, что у Н. Морозова нет решительно никаких оснований останавливаться на этом годе. Вся книга его приурочена к этой дате. Все соображения находятся в логической зависимости от нее. И раз дата ничем не подтверждается и в буквальном смысле висит в воздухе, то и вся книга целиком должна быть признана лишенной какой <бы> то ни было научной ценности и объективной, доказательной силы.

VI

     Сам Н. Морозов так крепко верит в астрономическую точность своих соображений, что в «заключении» говорит:

     «Если б против этой даты были целые горы древних манускриптов, то и тогда бы их всех пришлось считать подложными.
     Но на самом деле мы не имеем о ней за первые четыре века никаких серьезных сведений, кроме десятка взаимно опровергавших друг друга цитат, голословно приписываемых тому или другому из христианских епископов и дошедших до нас в копиях средневековых монахов».

     /p234//p235/В первом издании за этими во всех отношениях замечательными словами ничего не следовало. Во втором же Н. Морозов счел нужным усилить их особым прибавлением, в котором собрал несколько цитат из древних авторов, ставших известными Н. Морозову благодаря розыскам некоего Б. Ф. Павлова. Это прибавление мы сейчас разберем, а пока остановимся на только что приведенных словах Н. Морозова.
     Они поражают. Поражают высокомерием естественника, презирающего все другие науки, кроме естественных, отрицающего всякое их значение только потому, что он с ними не знаком. Если б Морозов с полной ясностью знал, горы каких древних манускриптов говорят против 395 года, он обязан был бы по долгу исследователя подвергнуть сомнению, поставить под вопрос не астрономию, конечно, не точность и обязательность ее выводов, а свои собственные, мнимо-астрономические рассуждения, которые покоятся на ничем не обоснованном филологическом толковании 6-й главы Апокалипсиса. Но Н. Морозов, как естественник, совершенно игнорирует филологию и историческую критику и предпочитает впасть в свою странную, элементарную ошибку, нежели опуститься до унизительных счетов с какими-то «древними манускриптами». Он бегло намекает на что-то. Он говорит, что манускрипты дошли до нас «в копиях средневековых монахов», что напечатаны они были только в XVI и XVII веках. Но что он хочет сказать этим? Разве по отношению ко всей древности, решительно ко всем древним авторам, начиная с Гомера и кончая каким-нибудь Марком Аврелием, мы не находимся точно в таком же положении? Усомниться в тех манускриптах, которые говорят об Апокалипсисе, это значит усомниться во всех манускриптах, которые нам остались от древности, ибо все критики, все филологи единогласно утверждают, что эти манускрипты ничем качественно (в смысле сохранности текста, принадлежности к известным эпохам и авторам) не отличаются от манускриптов других. Объявляя говорящие об Апокалипсисе документы подложными, Н. Морозов должен был бы сознать, что он своей датой задевает всю филологию и все основанные на ней науки о древности. Он объявляет поединок всем многочисленным филологам и историкам XVIII и XIX века. Но тогда ограничиваться общими и беглыми фразами, не привести решительно ни одного соображения о возможности подлога и искажения всех документов /p235//p236/ древности — это значит против бетонных укреплений современных исторических методов выходить с допотопным деревянным тараном. Было смешно и нелогично, когда правильность Коперниковой теории отрицали на том неастрономическом основании, что в Библии имеются противоречащие этому тексты. Но еще смешнее и нелогичнее отрицать филологическую удостоверенность принадлежности Апокалипсиса к 1-му веку какими-то ссылками на то, что Ляпин и Каменский, астрономы Пулковской обсерватории, согласны с Н. Морозовым, что Юпитер в Стрельце и Сатурн в Скорпионе были видны одновременно с о. Патмоса только 30 сентября 395 года? Если б в книге Н. Морозова содержалась эссенция чисто астрономической мысли, тогда бы, действительно, ни с какой филологией, ни с какими данными исторической критики он вовсе не должен был бы с впитаться; но если выкладки его — беспринципная и неосознанная смесь астрономических вычислений с филологическими толкованиями, если под мнимым прикрытием астрономической несомненности он с полной произвольностью филологизирует и критицизирует как филолог и критик, не имеющий под собой никакой филологической почвы, — перед ним сразу встает четырехсотлетняя работа филологов, как грозное укрепление, и говорит: сюда можно войти только через изучение, через филологию и историю, а не через фантазию и произвол.
     Насколько Н. Морозов знаком с исторической и филологической стороной предмета, которому посвящает он книгу, показывает тот удивительный факт, что в вышеприведенных шести строчках Н. Морозова встречаются две совершенно явные фактические ошибки. Во-первых, места из древних писателей, говорящих об Апокалипсисе, не противоречат друг другу и не опровергают друг друга (это будет ясно из дальнейшего), как это утверждает Н. Морозов. Во-вторых, места эти приводятся не у епископов только, и Иустин Философ, напр., был частным лицом и не занимал никакой официальной должности в Церкви; точно так же Тертулиан, Климент, Ориген никогда епископами не были. Это — частность, конечно; но и частность характерная, показывающая, что вопрос о «древних манускриптах» — для Н. Морозова terra incognita ^*Pub10*.
     Н. Морозов сам почувствовал неловкость своего голословного утверждения о «подложности документов». Для очистки совести во втором издании он поместил ряд /p236//p237/ цитат, которые, по мысли Н. Морозова, после появления его книги должны считаться подложными. Но от этого неловкость не уменьшилась, а разрослась. Представьте себе, что я написал бы книгу, в которой на основании филологических данных выставил положение, что в безвоздушном пространстве тела различной плотности вовсе не падают с одинаковой скоростью. И потом, в прибавлении к своей книге, поместил бы ряд выписок из курсов физики Jamin'а, Хвольсона, Краевича и Малинина ^*Pub11*, которые бы говорили как раз обратное тому, что я филологически нафантазировал в своей книге? Для физиков от этого прибавления было бы ясно, что я фантазирую не только потому, что я с физикой не знаком, но и потому, что я не хочу вовсе ее понимать. Положение Н. Морозова очень близко к этому. В прибавление к своей астрономической фантазии он поместил те выписки из манускриптов, которые в корне подрывают его рассуждения, те данные филологии, которыми книга его изобличается в фантастичности. Широкая публика, конечно, может быть введена этим в обман, но люди, способные к критической мысли, могут только изумиться: как мог Н. Морозов печатать свои фантазии, имея перед глазами данные, которые говорят, что это только фантазии? От того, что Н. Морозов механически припечатал к своей книге прибавление с выписками, вовсе не получается и не может получиться органического соединения двух столь взаимно опровергающих данных: между всей книгой Н. Морозова и ее III приложением остается ничем не заполненной зияющая пропасть. Книга отрицает приложение, приложение отрицает книгу.
     Теперь подойдем ближе к приложению и рассмотрим, что в нем утверждается.

VII

     Об Апокалипсисе говорится у многих из дошедших до нас авторов, которые писали и жили за много десятков лет до 395-го года. Н. Морозов приводит в своем прибавлении не всех авторов и не все цитаты. Но все же даже и то, что приводится в книге Н. Морозова, слишком красноречиво свидетельствует против устанавливаемой в ней даты. В самом деле, как объяснить то, что за два с половиной века до 395 года определенно писали об Апокалипсисе и о том, что он написан Ап.Иоанном? Самое простое — пойти напролом и объявить, что места об Апокалипсисе /p237//p238/ у писателей второго и третьего века суть позднейшие вставки. Н. Морозов так и делает.
     Приведя цитату из «Педагога» Климента, Н. Морозов говорит: «Это место представляет несомненную цитату из нашего библейского Апокалипсиса и потому не может быть написано ранее, чем в 5 веке».
     Других оснований для подложности этого места Н. Морозов не приводит и не мог бы привести, потому что их нет. Таким образом, с показаниями древних манускриптов Н. Морозов не считается научно, не старается отдать себе в них отчет, а просто игнорирует, заранее отрицая за ними какое бы то ни было доказательное значение.
     Мы же, раскрывши основное заблуждение Н. Морозова, так с показаниями манускриптов обращаться не можем и посвятим несколько страниц выяснению характера и ценности отдельных мест об Апокалипсисе у древних христианских писателей.
     Первое по времени вполне определенное упоминание об Апокалипсисе мы находим у Иустина Философа. Его сочинения: две Апологии и «Диалог с Трифоном» по содержащимся в них данным хронологически датируются с полной несомненностью. Ими Апологии приурочиваются к концу 40-х годов второго столетия, «Диалог» — к началу 60-х. Сочинения Иустина исхожены критиками и историками вдоль и поперек. Ни одна строчка не оставлена без самого тщательного анализа. О них писали сотни филологов и историков. Начиная с Магдебургских центурий, целый ряд таких крупных исследователей, как Semler, Baur, Semisch, Otto, Ritschl, Weitzäcker, Hilgenfeld, Aubé и Moritz Engelharadt, посвящали Иустину и его «богословию» отдельные монографии ^*Pub12*, кроме того, Иустина не мог обойти ни один из многочисленных историков догм, историков древнехрист. литературы, историков канона, апологетики, патристики: Иустина перелистывали тысячи нервных критических рук, Иустина изучали несколько сотен наиболее критических мозгов всего мира, и что же? никто, ни один из них не счел возможным строчки, относящиеся к Апокалипсису, вырвать из общего контекста, все в один голос признавали принадлежность писаний Иустина к половине второго столетия. Что ж, разве мимо этого факта можно пройти молчанием? Некритичность Н. Морозова заходит здесь до слишком осязательной степени.
     Место у Иустина читается так: /p238//p239/

     «Сюда же присоединяется, что у нас муж, именем Иоанн, один из Апостолов Христа, в откровении, сделанном ему, предсказал, что верующие в нашего Христа будут жить тысячу лет, а после того будет всеобщее, словом сказать, вечное воскресение всех вместе, а потом суд».

     Н. Морозов, приведя это место (и затем латинский перевод его), говорит:

     «Это, насколько мне известно, единственная фраза, которой снабдил Иустина средневековый редактор (или даже составитель) его сочинения».

     Н. Морозову, конечно, должно быть известно, что Иустин Философ писал не по-латыни, а по-гречески. И греческий текст его сочинений, вместе с инкриминируемым местом, дошел до нас в очень большой сохранности. С другой стороны, нам известно, что если б воскрес Диоген, зажег бы свой знаменитый фонарь и исходил бы Европу средних веков от южных оконечностей Испании и Италии до северных и восточных, ища хотя бы одного человека, который бы знал по-гречески настолько, чтобы по-гречески составлять безукоризненно правильные фразы, то он такого бы человека просто нигде не нашел. До Возрождения греческий язык для всей культурной Европы был языком малоизвестным. ^*Эрн3* Не умели по-гречески читать и понимать, и вдруг в этой обстановке появляется «средневековый редактор», который в качестве редактора обладал таким знанием греческого языка, что мог составить целую фразу в шесть строчек и втиснуть ее в сочинения Иустина. Причем знание это было так совершенно, что все многочисленные филологи, из которых некоторые знали греческий язык чуть ли не лучше своего родного, — совершенно не заметили этой средневековой вставки. Это фантасмагория! Или же... наш редактор был в несомненных сношениях с диаволом и только средствами черной магии мог совершить это непонятное чудо!
     За Иустином следует Ириней ^*Pub13*.
     Если у Иустина только говорится об Апокалипсисе и дается парафраз апокалиптических мыслей, то у Иринея приводятся цитаты из Апокалипсиса. Напр., в XXVI гл. 5-й книги «Против ересей» говорится: «Еще яснее о последнем времени и о десяти царях его, между которыми разделится владычествующее ныне царство, показал /p239//p240/ ученик Господа Иоанн, в Откровении изъясняя, что такое десять рогов, виденных Даниилом; он говорит, что ему так было сказано: и десять рогов, которые ты видел, суть десять царей, которые еще не получили царство, но примут власть со зверем на один час. Они имеют одни мысли и передадут силу и власть свою зверю. Они будут вести брань с Агнцем, и Агнец победит их, ибо Он есть Господь господствующих и Царь царей».
     Такие же определенные цитаты из Апокалипсиса рассыпаны по всей 5-ой книге Иринея. ^*Эрн4* Н. Морозову ввиду многочисленности этих цитат приходится все сочинение Иринея «Против ересей» из II в. перенести в V. Это он делает простой ссылкой, что и Гарнак относит сочинение «Против ересей» — к началу пятого века. Но, во-первых, если бы это было и так, то это мнение не является достоянием науки, а является личным мнением Гарнака, а разве мало частных мнений у различных исследователей? А во-вторых, и это — главное: Н. Морозов, ссылаясь на Гарнака, вовсе не говорит, на какое именно сочинение Гарнака он ссылается, очевидно, сам он этого сочинения не читал, а так от кого-нибудь это услышал. Но можно ли доверять в таких случаях слуху, чужим словам? Чтобы проверить Н. Морозова, я взял томы Harnak'а «Die Chronologie d<er> altchristlichen Literatur bis Eusebius» ^*Pub14*, перечитал все, что написано в них об Иринее и увидел, что Гарнак ни одним словом не обмолвливается о том, что «5 книг против ересей» написаны не во II, а в V столетии, а между тем где же и писать об этом Гарнаку, как не в «Хронологии древнехристианской литературы». Не имея под руками всех сочинений Гарнака, я не мог пересмотреть их всех, но для того чтобы еще более убедиться в неправильности ссылки Н. Морозова, я взял первый том новейшей и одной из лучших историй древнехрист. литерат. — «Geschichte d<er> altchristlichen Literatur» Bardenhewer'а ^*Pub15* и, пересмотрев главу об Иринее, еще раз убедился; что никаких заявлений об отнесении «5-ти книг против ересей» к 5-му веку в критической литературе и нет. Что же получается? Неужели Н. Морозов считает возможным ссылаться на несуществующие авторитеты — выдумывать факты, которых нет?
     Это слишком тяжелое подозрение получает характер полного вероятия после изумительной реплики Н. Морозова на слова Тертуллиана об Апокалипсисе. /p240//p241/
     У Тертуллиана, писавшего в начале III века, в его сочинении против Маркиона есть определенное свидетельство об Апокалипсисе.
     Вот в каком виде приводит его Н. Морозов:

     «Имеем и Иоанна вскормленные церкви, ибо хотя Марцион отвергал его откровение, однако ряд епископов, рассмотревший дело до начала, постановил автора в Иоанне».

     Приводя затем латинский текст этой фразы, Н. Морозов говорит:

     «Уже самое безграмотное выражение этой фразы «вскормленные церкви» показывает, что она должна принадлежать перу средневековых переписчиков».

Опять напраслина на бедных средневековых тружеников! Если бы Н. Морозов на волосок внимательнее отнесся к приведенной фразе Тертуллиана, он должен был бы увидеть, что безграмотность выражения «вскормленные церкви» должна быть отнесена не на счет средневековых переписчиков, а на счет одного только Н. Морозова. Н. Морозов, очевидно, абсолютно не знаком с латинским языком, не знает его самым элементарным образом. В тексте говорится: «Habemus et Ioannis alumnas ecclesias». Раскройте какой угодно латинский словарь, и вы увидите, что имя существительное alumna не передается на русский язык причастием: «вскормленный, -ая, -ое». Alumna — значит питомица, воспитанница. Вставляем это первое и буквальное значение слова «alumna» в фразу Тертуллиана, и у нас получается: «у нас есть Церкви, питомицы Иоанна», т. е. такие Церкви, которые насаждены были Иоанном, которые поддерживались его заботой. Что же нелепого, что же безграмотного в этом выражении? Решительно ничего. Еще из гимназии мы помним выражение из овидиевских Метаморфоз, что Мидас

Silenum reddit alumno ^*Pub16*.

     Что получилось бы, если б Н. Морозов и здесь alumno перевел «вскормленному»? Очевидно, ему пришлось бы и этот подлинный овидиевский стих объявить подложным. Но почему ж тогда не объявить подложными солнце, луну, всех людей и все мироздание? Тут, как и в своем толковании 6-ой главы, Н. Морозов делает свои выводы и свои построения, исходя не из текста, а из заведомо ложного и ни на чем не основанного своего перевода. Но этот печальный факт совершенно выходит из /p241//p242/ пределов логического обсуждения. Подобные факты подлежат только констатированию, но не опровержению. ^*Эрн5*
     Теперь перейдем еще к одному свидетельству об Апокалипсисе.
     Н. Морозов, упоминая об Оригене, Викторине, Севере, обходит молчанием «отца церковной истории» Евсевия ^*Pub17*. Между тем обойти Евсевия Н. Морозов совершенно не может. Если Иринея он не принимает потому, что ссылается на несуществующее мнение Гарнака, то в отношении Евсевия он не делает даже и этого, и почему он это не делает — совершенно неизвестно.
     Во-первых, сочинение его о «Церковной истории» датируется точно, 20-ми годами IV столетия, и если б можно было спорить, в каком именно году она написана, то, во всяком случае, год смерти его известен в точности. Он умер в 340-м году, т. е. за 55 лет до 395 года. Принадлежность «Церковной истории» Евсевию совершенно несомненна. Ее не заподозривал никто.
     Во-вторых, у Евсевия находится не одно случайное место об Апокалипсисе, которое с кое-каким вероятием можно было бы объявить позднейшей вставкой. Нет, Евсевий говорит об Апокалипсисе много раз в самых различных синтаксических вариациях. Вырвать эти места из контекста бескровно — совершенно нельзя. Эту операцию нельзя совершить, не искалеча несколько десятков страниц связного изложения Евсевия.
     В-третьих, Евсевий не сам только свидетельствует об Апокалипсисе; он приводит весьма важные свидетельства /p242//p243/ из более древних авторов — и иногда из тех их произведений, которые до нас не дошли.
     а) В книге IV, главе XVIII он говорит, что Иустин «упоминает и об Откровении Иоанна и ясно усвояет его сему Апостолу».
     б) В книге IV, гл. XXIV Евсевий говорит, что у Феофила Антиохийского, писателя II века, помимо дошедших до нас трех книг к Автолику было еще не дошедшее до нас сочинение «Против ереси Гермогена», в котором тот приводит свидетельство из Откровения Иоанна.
     в) В книге IV, гл. XXVI, перечисляя сочинения Мелитона, епископа Сардийского, писателя II века, Евсевий говорит, что им было написано целое сочинение «Об Откровении Иоанна».
     г) В книге III, гл. XXVIII Евсевий вскользь, в придаточном предложении, упоминает, что современник его Дионисий, епископ Александрийский, во второй книге «Обетований» ('Επαγγελίων) говорит нечто об Иоанновом Откровении».
     д) Наконец, в кн. III, гл. XXV, передавая, конечно, не свое личное мнение, а общецерковное, Евсевий делает попытку определить канон новозаветных книг. И вот, после «святой четверицы» Евангелий, после Деяний и Посланий Апостольских он, с некоторой оговоркой, помешает и Откровение Иоанна.
     Вот, таким образом, гора каких древних манускриптов свидетельствует против даты Н. Морозова. Эта же дата базируется на совершенно фантастическом переводе 2-го и 8-го стиха 6-ой главы Апокалипсиса.
     На одну чашку весов кладется, таким образом, конъектура филолога-дилетанта, делающего элементарнейшие ошибки в переводе с латинского языка, совершенно не умеющего обращаться с историческим материалом, а на другую — авторитетные показания филологии и исторической критики, утверждающие подлинность и древность тех документов II, III и IV-го вв., которые упоминают об Апокалипсисе.
     Не нужно, конечно, и говорить, в какую сторону нагнутся весы. После всего вышеприведенного, это излишне.

     В заключение не могу не сказать следующего: в предисловии ко второму изданию Н. Морозов говорит: «Сочувствие, с которым было встречено читателями /p243//p244/ «Откровение в грозе и буре», ободряет меня и в другом предприятии совершенно того же рода: закончить мою книгу «Пророки», тоже начатую во время моего заключения в Алексеевском равелине и в Шлиссельбурге. Дело в том, что древние пророки Иезекииль, Даниил, Захария и Малахия тоже были астрологами. У них фигурируют те же звери и планетные лики, дающие возможность вычислить время появления этих книг и приводящие тоже к совершенно неожиданным результатам».
     Нельзя не порадоваться, что «Откровение в грозе и буре» написано раньше «Пророков». Книги пророков, по сравнению с Апокалипсисом, в смысле времени их написания и жизни их авторов датированы очень слабо. У древних писателей мы не найдем на них ссылок, как нашли ссылки на Апокалипсис. Незащищенность «Пророков» поэтому очевидна. О них можно фантазировать что угодно. И эти фантазии нельзя опровергнуть положительными данными. Пророкам пришлось бы терпеливо выносить все, что бы Н. Морозов о них ни написал.
     Но теперь дело обстоит иначе.
     «Откровение в грозе и буре» обнаружило с полной несомненностью фантастичность основной идеи Н. Морозова, ненаучность его рассуждений, некритичность его методов. Если он обещает с пророками проделать ту же самую операцию, которую он проделал с Апокалипсисом, то этим он заранее ставит крест на своем новом, еще не появившемся произведении. «Пророки» Н. Морозова или должны быть написаны по совершенно новому методу, или же в научном отношении они будут таким же недоразумением, каким, после всего вышесказанного, приходится признать «Откровение в грозе и буре».
     Н. Морозов неправильно понимает сочувствие общества к его произведению. Общество чтит в нем страдальца, борца за идею. Отсюда понятен необыкновенный интерес к его книге. Но от сочувствия к человеку, которому выпал исключительный жребий оставшегося в живых мученика, до научного признания высказанных им мыслей — целая пропасть.
     Сочувствие это необходимо. И горе тому обществу, которое не сумело бы чтить таких людей, как Н. Морозов. Но вместе с тем: горе тому обществу, которое может серьезно признавать такие незрелые плоды мысли, как «Откровение в грозе и буре»! Этим признанием оно выносит себе приговор в умственном несовершеннолетии.

/p244//END

Примечания Владимира Францевича Эрна

^*Эрн1* Прочитано в Рел<игиозно>-фил<ософском> обществе памяти В.Соловьева в октябре 1906 г. Напечат. в <Бог<ословском> Вестн<ике>» этого же года в ноябре. (Примечание В. Ф. Эрна). сЗ

^*Эрн2* Кстати, несколько слов о языке Апокалипсиса. Если он написан в 395 году, то он должен быть написан греческим языком 4-го века, т. е. таким языком, в котором, во всяком случае, совершенно отсутствуют еврейские влияния. Между тем авторитетный семитолог и знаток еврейского языка Э.Ренан говорит про язык Апокалипсиса следующее: «Нет никакого сомнения, что Апокалипсис написан по-гречески; но этот слог как бы списан с еврейского, продуман по-еврейски, может быть понят и прочувствован только тем, кто знает еврейский язык. Автор... знаком с греческой версией священных книг; но отдельные отрывки из библейских произведений стоят перед его глазами в еврейском тексте». - «Антихрист». стр. 22 ^*Pub8*. (Примечание В. Ф. Эрна). сЗ

^*Эрн3* Напр., Эригена, великий философ IX в., делает вопиющие ошибки в своих переводах с греческого на латинский. (Примечание В. Ф. Эрна). сЗ

^*Эрн4* XXXVIII гл., XXX, XXXIV, XXXV и т.д. (Примечание В. Ф. Эрна). сЗ

^*Эрн5* Не могу не отметить и следующих изумительных приемов в аргументации Н. Морозова. Он говорит, что «конь темный» должен обозначать Меркурия, ибо Меркурий в полном смысле планета-невидимка. Но спрашивается, мало ли чего на небе не видно? Почему ж из этого «не видно» останавливаться на Меркурии, а не на каких-нибудь созвездиях Млечного Пути? Подобный же логический произвол Н. Морозов допускает и в другом вопросе. Он говорит: из биографических данных Иоанна Златоуста неизвестно, где был он в 395-м г., и отсюда делает заключение: следовательно, он был на Патмосе. Логическая необоснованность подобного утверждения становится очевиднее из сопоставления с историческими данными. За пребывание Иоанна Златоуста на острове Патмосе не говорит решительно ничего. О пребывании же Апостола на Патмосе есть прямые свидетельства Климента и Оригена. Так, Климент говорит, что ап. Иоанн, «επεδη του τυδάννου τελευτήσαντος απς της Πάτμου της νήσου μετηλθεν εις την 'Εφέσον» ^*Pub18*. Из Оригена же видно, что это было общее мнение предания: «ò δε Ρωμαιων βασιλευς ως η παράδοσις διδάσκει καπεδίκασε τςν Ιωάννην μαρτυρουντα δια τςν της αληθείας λόγον, εις Πατμος την νησον» ^*Pub19*. Herzog. Real Encyclopädie, B. VI, S. 727. (Примечание В. Ф. Эрна). сЗ

Примечания издателя к статье «ФИЛОЛОГИЗИРУЮЩИЙ АСТРОНОМ»

Примечания//p550/

^*Pub0* Впервые: Богословский вестник. 1906. № 11. сЗ

^*Pub1* Морозов Николай Александрович (1854 - 1946) - революционер-народник, член партий «Земля и воля», участник покушения /p550//p551/ на Александра II. С 1882 г. по 1905 г. находился в одиночном заключении в Петропавловской и Шлиссельбургской крепостях. Эрн рецензирует книгу «Откровение в грозе и буре. История возникновения Апокалипсиса» (Спб., 1907), написанную Морозовым в заключении. сЗ

^*Pub2* «Былое» - журнал, посвященный истории русского революционного движения, издавался в 1900 - 1904 гг. в Лондоне, с 1906 г. - в России, с перерывами и изменениями названия, вызванными цензурными преследованиями. Окончательно закрыт при советской власти в 1926 г. сЗ

^*Pub3* «Краткая повесть об Антихристе» - заключительная часть сочинения В. С. Соловьева «Три разговора», написанного в 1899 г. (Ср.: Соч. в двух томах. Т. 2. М„ 1988. С. 736 - 762). сЗ

^*Pub4* Первая стража ночи - первая четверть ночи. В Древнем Риме ночью сменялись четыре караула, соответственно этому ночь делилась на четыре части, продолжительность которых менялась в зависимости от времени года. сЗ

^*Pub5* Саросский цикл (от греч. σάρος) - период, по истечении которого в одной и той же последовательности вновь повторяются солнечные и лунные затмения; сарос приблизительно равен 6585 и 1/3 суток. сЗ

^*Pub6* Amicus Plato, [sed] magis arnica veritas! (лат.) - Платон мне друг, но истина еще больший друг! сЗ

^*Pub7* Maior, minor, ergo, conclusio (лат.) - большая посылка, меньшая посылка; логическая связка, означающая следование, заключение - термины силлогистики, обозначающие составные части дедуктивного умозаключения. сЗ

^*Pub8* Неясно, по какому изданию цитирует Эрн. Текст цитаты наиболее близок изданию: Ренан Э. Антихрист. Пер. с 9-го фр. издания Вл. Кауфмана. Спб., 1906. с. 19: «Не может быть никакого сомнения в том, что книга была написана по гречески; но этот греческий язык был как бы срисован с еврейского, продуман по еврейски, и понять и оценить его в состояния были только люди, знакомые с еврейским. Автор... знаком с греческой версией священных книг; но библейские тексты представляются ему в еврейском подлиннике». сЗ

^*Pub9* Тютчев Ф. И. «Не то, что мните вы, природа...» (1836). сЗ

^*Pub10* Terra incognita (лат.) - неизвестная земля; перен.: нечто неизвестное, неизвестная область. сЗ

^*Pub11* Хвольсон О. Д. Курс физики (Т. 1 - 4. 1892 - 1915); Краевич К. Д. Учебник физики. Курс средних учебных заведений (Спб., 1868, 2 изд.); Малинин А. Ф. и Буренин К. П. Руководство физики и собрание физических задач для гимназий и реальных училищ (М., 1904 - 1905. 12 изд.). сЗ

^*Pub12* См. напр.: Aubé В. Saint Justin, philosophe et martyr. <Essai du critique religieuse.> Paris, 1861 Otto J, С. Т. издал /p551//p552/ Corpus Apologetarum. Bd. 1 - 3. Jena, 1876; Semisch. Justinus der Märtyrer. Breslau, 1840 - 1842; Engelhardt M. Das Christentum Justinus des Märtyrers. Erlangen, 1878. сЗ

^*Pub13* Ириней (род. ок. 126 г. в Малой Азии) - христианский апологет, епископ Лиона при Марке Аврелии; принял мученическую смерть в период гонений Септимия Севера. Трактат «Обличение и опровержение лжеименного знания» был переведен на латинский язык под названием «Против ересей» (Contra haereses). сЗ

^*Pub14* Harnack A. Geschichte der altchristlichen Literatur bis Eusebius. (Bd. 1 - 2. 2 Aufl. Lpz., 1958) (История раннехристианской литературы до Евсевия). сЗ

^*Pub15* Bardenhewer О. Geschichte der altkirchlichen Literatur. (Bd. 1 - 5. Freiburg im Breisgau, 1902 - 1932) (История древней церковной литературы). сЗ

^*Pub16* Мидас «возвращает Силена воспитаннику» - Овидий. «Метаморфозы» XI, 99. сЗ

^*Pub17* Евсевий Кесарийский (Памфил) (ок. 263 - 340 гг.) - римский церковный писатель, историк, епископ Кесарии Палестинской (с 311 г.), автор сочинений «Церковная история» (в 10 книгах, о событиях от возникновения христианства до начала IV в.), «Приготовление к Евангелию», «Житие императора Константина». сЗ

^*Pub18* Апостол Иоанн, «после того как тиран скончался, отправился с острова Патмос в Эфес» (др.-греч.). сЗ

^*Pub19* «Как свидетельствует предание, римский император сослал на остров Патмос Иоанна, провозглашающего слово истины» (др.-греч.). сЗ